Нужен ли он

- Вот, - сказала она, протянув мне прибор. - Сломалось.
Я взял в руки лимб, алидаду и диоптры. Алидада выпала у меня из правой руки и оказалась на полу. Я тотчас наклонился и поднял её, затем аккуратно сложил всё на своём столе.

- А где штатив? - спросил я.
Мне было интересно: не так часто незнакомки приносят мне домой астролябию с просьбой починить и научить пользоваться.
- Я оставила дома, он тяжёлый, но если надо, принесу, - отвечала она. - Мне сказали, что только Вы можете починить.
- Хорошо, - согласился я. - Идите за штативом.

Спустя часа полтора она приволокла тяжеленный штатив, и мне пришлось напоить её горячим чаем.
С широко раскрытыми глазами она смотрела, как я установил лимб на штативе и прикрепил отвес.
Через несколько минут астролябия была готова к использованию: алидада вращалась в центре лимба как новенькая. Я пощёлкал диоптрами, показывая, как надо их поднимать и опускать.

- Этот диоптр, - объяснял я, - с окном в виде узкой щели, называется глазным: сюда прикладывается глаз наблюдателя. А этот, с широким окном и визирной нитью, - предметным: он направляется к предмету.

Она посмотрела на диоптры, а я на неё.
- Здесь нужен компас. Он крепится к центру алидады... Но зачем Вам такой древний предок теодолита, и откуда он у Вас?
В течение последующего часа я выслушал совершенно неправдоподобную историю.

- Я не верю ни одному Вашему слову, - мои комментарии были прямыми и жёсткими. - Кто Вы такая?
- Сколько я Вам должна? - она тоже могла быть прямой.
- Идите, разговор закончен, Вы получили, что хотели, а то, что нужно мне, Вам сделать не по силам.
Она поблагодарила меня за помощь и ушла.

Я вернулся на кухню и увидел, что она забыла свой телефон

Она позвонила, и мы договорились встретиться у неё дома.
Всё было непросто. Я ожидал чего-то необычного, но всё равно был поражён, войдя в квартиру. Двадцатипятимиллиметровый рефлектор стоял у неё в комнате. Между окном и шкафом находились известная уже мне астролябия и огромная металлическая модель небесной сферы. Письменный стол был завален бумагами, а на другом столе рядом с чашкой горячего кофе лежал раскрытый энциклопедический словарь двадцать шестого года издания.
- Чем Вы занимаетесь? - спросил я, взяв с книжной полки раритетное издание начала двадцатого века, находившееся в отличном состоянии.
- Историей науки. А Вы?

- Сейчас я читаю книги, - ответив я, чуть помедлив. - И рассказываю сказки.
- И что? За это платят? - удивилась она.
- В основном ругают, - улыбнулся я. - А кто Ваши родители?

Я не поверил ничему из того, что она мне рассказала

- Расскажите, - попросила она. - Расскажите мне хотя бы одну из этих сказок.

И я рассказал ей историю Снежного Барса и Чёрной Скрипки, историю о том, как можно идти сквозь ненависть и жестокость, под злобные выкрики и дурные напутствия, о том, как молодые и симпатичные люди превращаются в чудовищ, оказавшись в текстомирах, о том, как можно улыбаться, глядя в глаза своим убийцам, как можно хладнокровно возвращаться, а потом продолжать исследования.

- Когда-то давным-давно, - говорил я, - когда горизонты казались легко достижимыми, тогда, когда ещё не были начертаны самые первые строчки форевериады, и карандаш не сделал ни одного движения и не оставил ни одного следа на белоснежной бумаге, тогда всё казалось непривычно новым, всегда новым, и Солнце не слепило глаза, а дарило новые образы, заставляло улыбаться, и мир был счастливым, и Тьма не казалась грозной, она была такой естественной и милой...

Я смотрел на неё, она смотрела на меня, и я произносил слово за словом, и мне казалось, что её губы повторяли движения моих губ, как будто она хотела запомнить всю эту историю. Полностью. Каждое слово.

- Я не знаю, - продолжал я, - когда всё это началось, почему и зачем всё вдруг оказалось противопоставленным и противоречивым, и пришёл Снежный Барс, и объявил Тьму враждебной, и произнёс четыре постулата, и появилась Граница, Вселенная перестала быть правильной и естественной, и возникли они, свои и чужие, и настало время выбирать, и каждый выбор был ошибочным, а Снежный Барс смеялся и звал всех за собой, и его речи пленяли многих, и тогда мы тоже оказались рабами магии его речей...

Я говорил и говорил, а когда я дошёл до того места, где Чёрная Скрипка погибает, мне пришлось остановиться, потому что слёзы брызнули из её глаз.

- Покажите мне этих чудовищ, я хочу посмотреть на них сама, - сказала она

думаю это все-таки ближе к "творчеству" а не к "личным отношениям"
тему переношу